В рамках проекта PERMM «Как понять современность» публикуем статью филолога Владимира Абашева — одного из главных людей, которые все время работают над тем, чтобы «понять» — деконструировать, вскрыть, интерпретировать, прочитать современную Пермь. Владимир Абашев анализирует то, из какого воображаемого соткан город-юбиляр, и какие символические кружева зашиты в его ткани.

Чем-чем, а воображением — административным, тем паче — Пермь не обделена: от грез о культурной столице Европы до вечной мечты о новом театре-галерее-зоопарке... Впрочем, что Пермь. Любой город наполовину, если не больше, соткан из воображаемого: историй, памяти, образов, концептов, желаний. Это его символическая основа, ткань. В ней город себя осмысливает, представляет и проектирует. Воображаемое воплощается в практиках — дискурсивных, вещественно-визуальных, телесных — и ими же создается. Оно оседает в знаках и зданиях. Оно реально, живо, насущно и дорого. Иногда оно, воображаемое, более важно для горожан, чем голая реальность.

С какой энергией бились екатеринбуржцы за свою телебашню. Ведь руина же, бетонная труба в центре города — что им она, за что боролись? За воображаемое, окутавшее башню, они боролись вопреки всем доводам рассудка и соображениям пользы. Городское воображаемое это тот плацдарм, на котором место (то, что place) отстаивает и производит свою уникальность в противостоянии spacе — глобальному пространству потоков.

текст: Владимир Абашев

КАК РАБОТАЕТ ВООБРАЖЕНИЕ ПЕРМИ? СЕГОДНЯ

Некогда Д.Н. Мамин-Сибиряк назвал Пермь «измышлением административной фантазии». Сказано давно, звучит едко, но, согласитесь, — и метко, и злободневно.

Разумеется, в сфере воображаемого идет соревнование и соперничество множественных векторов или моделей воображения, которыми руководствуются многообразные субъекты: художники, писатели, краеведы, гуманитарии, музейные работники, политтехнологи, PR-агентства и, наконец, политики, местные власти. В этом соревновании какая-то модель воображения выигрывает и становится если не единственной, то доминирующей в представлении города. О такой доминантной модели пермского воображения мы и поговорим.

Как воображает себя Пермь? Об этом стоит подумать. Тем более, в преддверии трехсотлетия (пусть оно и воображаемое).

Чтобы потрогать пермское воображаемое, начнем со своего рода экскурсии. Воображаемой. Попробуем представить, как наш город встречает приезжего: что он выставляет перед ним напоказ и чем стремится привлечь внимание, запомниться.

Все начинается с аэропорта. Гость наверняка обратит внимание, что стеклянные стены зала прилета декорированы изображениями причудливых фантастических существ. Это фигуры пермского звериного стиля.

ВООБРАЖАЕМАЯ ЭКСКУРСИЯ «ПЕРМСКАЯ ДРЕВНОСТЬ»

Затем, как правило, гость города поселяется в гостинице «Урал» в центре Перми. Здесь он сразу попадает в пространство, густо размеченное символами. Напротив гостиницы скульптурная композиция «Кама-река», которая — цитирую сайт visitperm — «передает величие и мощь древней истории покорения Урала». Каменные блоки испещрены некими письменами, на камнях — бляхи пермского звериного стиля.

Напротив же гостиницы — универмаг, стекла которого украшены фигурами пермского звериного стиля. Если гость заглянет в универмаг, то найдет россыпь сувениров, среди которых множество стилизованных копий фигур с теми же мотивами.

Возможно, он решит пообедать в ресторане «Строгановская вотчина», что в гостинице. Здесь на стенах те же изображения пермского звериного стиля. В том же духе декорированы местные алкогольные специалитеты. Нельзя не обратить внимание, что водочные бутылки помечены местом происхождения: Made in Peramaa. Да, именно так — в древней далекой земле.

По городу гость Перми будет перемещаться, на трамваях или автобусах с изображением медведя и многообещающим слоганом «Пермский период. Новое время» и пользоваться платежной картой с тем же медведем и надписью «Пермь Великая». В новейшем ТРК «Планета» наш гость снова наткнется на обещание нового пермского периода и будет рассматривать множество инсталляций, варьирующих мотивы пермского звериного стиля.

В качестве культурной программы он посмотрит пермских богов и посетит Музей пермских древностей с разными палеонтологическими раритетами — мини парк Пермского периода.

Гуляя по центру города, наш гость наверняка обратит внимание на новейшие канализационные люки, отлитые к грядущему 300-летию Перми с одним из ключевых мотивов пермского звериного стиля — медведем в жертвенной позе.

На прощание наш гость обязательно сфотографируется рядом с гостиницей на фоне бронзового мишки. Скульптура называется «Легенда о пермском медведе».

Возникает вопрос об источнике, а также истории воображаемой пермской древности. Откуда она взялась?

Разумеется, есть у нашей древности вещественная почва, артефакты: пермский звериный стиль, прежде всего. Но в реальности эти миниатюрные плохо обработанные бляшки совсем не так эстетически выразительны и монументальны, какими они предстают в их многочисленных дизайнерских репликах. Наш звериный стиль в каком-то смысле довоображен. Он изобретен современными художниками, дизайнерами и Борисом Эренбургом. Поэт и глава рекламного агентства «Сенатор», он написал колоритную фэнтезийную реконструкцию цивилизации биармийцев — создателей пермского звериного стиля.

Все перечисленные в нашей мини-экскурсии знаки, вербальные и вещественно-визуальные, имеют одну семантическую и нарративную основу.

Они объединены одной моделью воображения с единым семантическим принципом отбора и интерпретации. Этот принцип — некая воображаемая пермская древность. И, как видно по канализационным люкам, дизайну городского транспорта, музею, воображение и производство древности в Перми поставлено на административные рельсы, превратившись в один из элементов программного дизайна городской среды.

Гандбольный клуб «Пермские медведи»

Вообще в логотипике пермских организаций медведь используется густо. Здесь пермские спортсмены и интеллектуалы единодушны.

Логотипы классического и политехнического университетов по медвежьей части неотличимы от логотипов спортивных клубов. С одной стороны, умиляющее родство спортивной и ученой фантазии понятно. Медведь, как геральдический знак города и края, укоренен в иконографии пермского звериного стиля. Но все же, с косолапым у нас, кажется, перебор, too much. Что означает недобор в воображении. Или его запрограммированность.

Между тем описанная модель воображения сравнительно молодая. Если не считать ее дальних истоков в XIX веке в фантазиях Дмитрия Смышляева, то она заработала в 1990-е годы. Древняя Пермь строилась в отталкивании от образов советского рабочего города.

Пермь 1960-70-х утверждала себя как центр передовой индустрии, город могучих заводов и прорывных технологий. Именно тогда под напором торжествующего нарратива индустриального центра, города инженеров и рабочих, было решено отнести дату основания города к моменту закладки егошихинского медеплавильного завода в 1723 году. Логику и аргументы выбора новой истории ясно выразил один из участников тогдашней дискуссии, поставивший вопрос ребром: «Императрица или рабочие»? «Первый камень Перми, — с пафосом настаивал журналист, — заложили не Екатерина II и генерал-губернатор Е.П. Кашкин, а простые люди — труженики. Появление нового крупного города на Каме было вызвано не императорскими указами, а <…> трудом и волей народа». Соответственно новой генеалогии, город избрал нового основателя, отца. Им стал птенец гнезда Петрова Василий Никитич Татищев. Вот так «рабочий город, красавец на красавице Каме» свое 250-летие встретил не в 2031 (как бы то полагалось по календарю XIX века), а ударными темпами в 1973. Тогда о пермском зверином стиле думали мало.

Это в 1990-е годы поэты, художники, краеведы, историки и филологи открывали и пропагандировали «пермскую древность» как основание идентичности города. Своего рода ренессансной полноты реализации образ нашей древности достиг в начале 2000-х в романе Алексея Иванова «Сердце Пармы» (2002). На рубеже первого десятилетия нового века пермская культурная революция попыталась сместить акценты воображения. Устремить его в современность и будущее. Но уже в начале 2010-х и отчасти в отталкивании от смысловых акцентов опыта культурной модернизации фантазии филологические и литературные фантазии 1990-х нашли, наконец, поддержку власти, и мало-помалу приобрели статус административной программы и присущее ей масштабирование — вплоть до канализационных люков.

Конечно, архаика как источник воображения города обладает несомненной суггестией. Она так соблазнительно перекликается с популярными нарративами массовой культуры о тайнах древних цивилизаций — Индианой Джонсом, Ларой Крофт, сериалами о викингах и т.п. Тем более, у нас уже есть свой бестселлер — «Сердце Пармы». Скоро подоспеет экранизация. Словом, потенциал такой модели воображения не исчерпан. Хотя признаки тривиализации уже налицо.

Пермская архаика имеет не столько вещественное, явленное в артефактах, сколько лингво-семиотическое основание. Представления о ней связаны не столько с памятниками, сколько с именем города, которое и является главным триггером пермского воображения древности.

Главная особенность пермского семиозиса в том и состоит, что городу-новостройке конца XVIII века — «измышлению административной фантазии» — было волей императрицы даровано древнее, еще в начальной летописи встречающееся имя. Ко времени учреждения города оно жило в русской культуре почти 8 столетий, и его жизнь была отнюдь не пассивно словарная. Благодаря «Житию Стефана Пермского» (конец XIV в.) имя Пермь попало в фокус русской культуры, затем уже в XVIII Пермь была отождествлена с легендарной Биармией исландских саг, а в середине XIX века в честь Пермии-Биармии была названа геологическая эпоха. Помню, как художник-мечтатель Николай Зарубин, один из наших мифотворцев, в беседе со мной обмолвился: «Первые упоминания о Перми относятся к Пермскому периоду…». 250 миллионов лет — вот это древность! Конечно, обмолвка, но она невольно выдает вектор воображения. Древность городу подарила Екатерина Великая и стоит только удивляться нашей неблагодарности, не удостоившей памятника императрицу давшую городу главную его ценность — имя.

Приведу пассаж из очерка Владимира Александровича Поссе о его поездке в Пермь. «Со словом «Пермь», — писал он в далеком 1906, — в нашем представлении связывается что-то очень древнее: пермской называется одна из геологических «систем» или эпох; о «Перми Великой» в связи с «чудью белоглазой» упоминают древнейшие русские летописи; о ней же, как о Биармландии, говорят и скандинавские саги». Сказано это более чем сто лет назад, а звучит более чем злободневно: вот они, лекала современного воображения города. Пермь Великая, Биармия, чудские древности, Пермский период — исчерпывающий перечень концептов, с которыми сегодня работает поставленное на поток воображение Перми. Все они — аспекты семантики имени города. Отмеченное у Поссе неопределенное, но в высшей степени суггестивное «что-то очень древнее» и является почти бездонным источником, питающим доминирующую модель пермского воображения и практики ее репрезентации.

ИМЯ ГОРОДА — ПОДАРОК И ТРИГГЕР ВООБРАЖЕНИЯ

Но существенней иное: ее темпоральность. Воображение Перми сегодня работает в почти тотальной обращенности к прошлому, пусть это прошлое изобретается сегодня и едва ли не в духе фэнтези. Но в тени воображаемой древности остаются другие возможности истории и современности нашего города. Где вектор нашего будущего?

В Перми есть два выразительных — каждый по-своему — арт-объекта. Оба – вариации на тему триумфальной арки. Дремучие и мощные «Пермские ворота» Николая Полисского и стремительный как восклицательный знак «МИГ на взлете» Владимира Саркисова. Они ведут в разные страны воображения.

Ворота в страны пермского воображения

И это — в символическом плане — не пермская, а скорее молотовская история. МОЛОТОВ/MOLOTOV — вот возможный триггер воображения, устремленного в будущее.

Граффити в Нью-Йорке. Пермский бренд одежды MOLOTOV готовит коллаборацию с граффити-райдером из Нью-Йорка Cope2. Коллекция будет носить название Molotov NY.

Хотя у творения Николая Полисского немало недоброжелателей именно ими сегодня пользуется воображение города, через них мы вступаем в воображаемую Пермь Великую пермского периода, населенную медведями, фантастическими тварями звериного стиля и пермскими богами.

Арка Владимира Саркисова открывает путь к другим и очень слабо затронутым ресурсам пермского воображения. Кстати, в отличие от ворот Полисского, это функциональный объект. «МИГ на взлете» ведет к действующему предприятию двигалестроительной корпорации «Пермские моторы». И это ворота в другой, еще не воображенный город. У него другая история. Ее открыли творец пермского «Царь-молота» Николай Васильевич Воронцов и один из создателей электродуговой сварки Николай Гаврилович Славянов.