Зима. Александр Бродский

14 января – 9 апреля 2023 года

Спустя 12 лет после последнего показа представляем проект Александра Бродского, созданный для русского павильона X Венецианской биеннале архитектуры в 2006-м и восстановленный командой музея PERMM в 2022-м

Как и многие инсталляции 2000‑х годов, «Зима» создана автором на сты­ке архитектурной и художественной практики. Александр Бродский создал пейзаж для созерцания: зимний вечер, типовой микрорайон из пятиэтажек, в окнах горит свет. Все припорошено снегом, из труб на крышах идет дым. В одних окнах просто горит теплый свет, в других можно наблюдать засня­тые бытовые сценки из обычной жизни людей: сон, еда, любовь. Благодаря иллюзионному эффекту от расставленных по краям инсталляции зеркал эта одинаковая повседневность проецируется в бесконечность. Как архитектор Александр Бродский говорит о проблемах урбанизации, о безучастности городского пространства к жизни отдельного человека. Как художник — раскрывает тему нестабильного баланса между коллективным и личным, публичным и приватным, обыденностью и метафизикой.

В музее PERMM проект «Зима» можно увидеть до 31 марта. В октябре «Зима» также будет показана за пределами музея — в одном из городов Пермского края.

на фото: процесс реставрации работы, музей PERMM, 2022

Идеальное пространство для медитаций маленького человека! Макет типичного дома растиражирован с помощью боковых зеркал. Превращенные в экраны окна транслирует повседневные занятия граждан: едят, ругаются, любят. Благодаря зеркалам эта одинаковая повседневность проецируется в бесконечность. У Стинга была песня про клетки души, soul cage. Вот эти клетки души обыкновенного постстоветского жителя, воспитанного скорее на визуальной культуре передвижничества, нежели на западном экзистенциализме, читавшего скорее писателей «натуральной школы», нежели Пруста, Бродский и предъявил. Получилось честно и понятно. Бродский подытожил всю десятилетнюю традицию презентации российского павильона Венецианской архитектурной биеннале.

Бродский занял легендарное щусевское здание русского павильона целиком. Он сочинил там щемящий лирический роман под названием «Несколько эпизодов из жизни любимого города, рассказанные архитектором».

Своей тонкой меланхолией и настроением смешанным, когда смешно и слезно, и в детство очень хочется, творчество Бродского ассоциируется у меня с мистериями Славы Полунина. Бродский — грустный клоун российской архитектуры.

Александр Бродский говорит, что, создавая в своем воображении город, он не имел в виду какой-то конкретно мегаполис. Он назвал это субъективными мыслями архитектора о предполагаемом городе, но не стал отрицать, что эти мысли были навеяны именно российской столицей.

Инсталляции Бродского смогли передать еле уловимую, но вместе с тем все еще живущую в памяти радость от узнавания картин детства и грусть от прощания с этим временем. Некоторые отечественные эксперты даже переживали по поводу сугубо российской ментальности выставки. Директор Государственного музея архитектуры Давид Саркисян, побывавший на биеннале, рассказал о реакции посетителей: «Русские говорили на выходе, что хочется выпить водки, иностранцы выходили просветленными».

Отраженный в зеркалах дом превращается в город, а в окнах его жители заняты самыми разными делами — кто сном, кто сексом. Это еще одна детская забава: подглядывать в театральный бинокль за соседями, надеясь узреть там что-то удивительное. А удивительного ничего нет, все заняты одним и тем же, и, множась в зеркалах, обыденность превращается в узор, деться от которого некуда, только самому стать его частью. В общем, нет у нас ни графиков, ни планов, но есть редкая на биеннале человеческая составляющая. И по эмоциональному впечатлению наш павильон многих оставляет позади. Это, конечно, совсем не про будущее города, с будущим у нас вообще большие проблемы, но зато ни у кого нет такого острого и красивого переживания прошлого.

Каждая инсталляция — мгновенный укол счастья.

Каждому ведомо воспоминание, когда давно, уже забыл когда, ты то ли шел по городу зимой из школы, и на город падал снег, и вы болтали о чем-то с одноклассником, и было невероятно хорошо. Или когда забирался на чердак старого дома, и там валялись старые то чайники, то утюги, то палки какие-то, ложки, и вы начинали во все это играть, и вдруг все это оживало, как в «Тимуре и его команде», и опять было вот так же невероятно хорошо. А теперь, когда залезаешь на этот же чердак, идешь по той же улице, это уже так не бывает, потому что иначе выглядят и город, и дома, и вещи, и друг-одноклассник, и ты сам. Так вот, Александр Бродский обладает невероятным талантом взять и сделать город-дом-вещь так, что они опять такие, как надо.

Поскольку рядом не показывают контекста реальной российской архитектуры — работы Посохина или Церетели — позиция автора остается мало понятной иностранцам. Они не знают, чему противостоит или от чего героически увиливает архитектор Бродский. Зато это противостояние явно чувствуется соотечественниками.

Отраженный в зеркалах дом превращается в город, а в окнах его жители заняты самыми разными делами — кто сном, кто любовью. Это еще одна детская забава: подглядывать в театральный бинокль за соседями, надеясь узреть там что-то удивительное. А удивительного ничего нет, все заняты одним и тем же, и, множась в зеркалах, обыденность превращается в узор, деться от которого некуда, только самому стать его частью. В общем, нет у нас ни графиков, ни планов, но есть редкая на биеннале человеческая составляющая. И по эмоциональному впечатлению наш павильон многих оставляет позади. Это, конечно, совсем не про будущее города, с будущим у нас вообще большие проблемы, но зато ни у кого нет такого острого и красивого переживания прошлого.

Поскольку рядом не показывают контекста реальной российской архитектуры — работы Посохина или Церетели — позиция автора остается мало понятной иностранцам. Они не знают, чему противостоит или от чего героически увиливает архитектор Бродский. Зато это противостояние явно чувствуется соотечественниками.