приветственное слово. Открытие конференции
онлайн-включение, лекция-презентация
«Зелёный»: определение границ нормативного фетиша
Татьяна Горбачевская, архитектор, урбанист
Агнес Мейер-Брандис, художница, работает в области изобразительного искусства и новых медиа
Тим Отто Рот, концептуальный художник, композитор
Йенс Хаузер, арт-куратор и исследователь медиа, специализирующийся на взаимодействии искусства и технологий
Дарья Мартынова, искусствовед
Действительно ли мы «зеленые», и в каком смысле? Переплетение зеленого как символа, ростков онтологической первозданности и озеленения как призыва к действию озадачивает представителей разных подходов, образуя эпистемологическую панораму для хитроумного опровержения: «зеленый», символически связанный с природным, естественным и первозданным, используемый для гипер-компенсации утерянного, имеет все основания выступать как никуда не исчезающий и очеловеченный, самый антропоцентрический из всех цветов. Миграция самого понятия слова «зелёный» в различных культурах мало отражена и изучена, в то время как его значение уже ассоциируется с чем-то рукотворно-болезненным — в попытке преодолеть экологические проблемы, наделяя даже словосочетание «парниковый эффект» негативным значением. И в самом деле, за очарованием всепроникающей метафоричности «зеленого» тянется нездоровый след: от прозаических «эко-похорон» до трансцендентальной и религиозной жертвенности во имя плодородия, и далее — в использовании камуфляжа и природных складок местности в военной науке. Несмотря на очевидные позитивные коннотации живости и естественности, термин «зелёный» все более явно прислуживает некритичному, фетишистскому желанию метафорически гипер-компенсировать системную некрополитичность, которая принимает формы возрастающих технических манипуляций с живыми системами в экологии, биосфере и весьма далекой от естества «не-зеленой» механизации. Как ни парадоксально, зеленый цвет играет центральную роль в эволюции и самопознании человека: как цвет, восприятие, среда, материальная биологическая сила, семантическая конструкция и идеология. Из-за присущей ей двусмысленности между предполагаемой естественностью и искусственностью, используемой для примирения людей с инаковостью как таковой, зелень необходимо срочно отделить от таких предположительно не-технологических терминов, как «жизнь» и «природа».
«Патологичность» вируса? К проблеме репрезентации вирусов и эпидемий в искусстве
Dark Ecology — это трехлетний художественный проект на стыке современного искусства, философии и науки, созданный независимым норвежским куратором Хильде Метхи и амстердамским фестивалем Sonic Acts при участии российских партнеров. Проект Dark Ecology вдохновлен идеей о том, что экология «темна» (по утверждению американского философа Мортона), так как она отметает антропоцентрическую перспективу, и заставляет нас задуматься о том, насколько тесно мы переплетены с миром вокруг и привязаны, например, к железной руде, снежинкам, планктону или радиации... То, что мы на сегодняшний день знаем о влиянии человека на природу, требует переосмысления концепций природы, экологии и связи человека с миром. Подобное переосмысление на данный момент происходит как в философии, так и в искусстве.
«Самоорганизация как антропологический вызов: «математический социализм» как новая парадигма»
Изначально процессы самоорганизации обнаруживают, казалось бы, незначительное, но важное свойство: принцип их действия может показаться простым, но сложность результата легко превосходит воображение. Поэтому неудивительно, что использование моделей самоорганизации в истории человечества является относительно новым. Довольно простая модель, известная как клеточные автоматы, впервые и в основных чертах была описана Джоном фон Нейманом и Станиславом Уламом в конце 1940-х годов. Тим Отто Рот выступает как автор культурно-исторического вопроса, почему сам по себе простой принцип самоорганизации, который Тим с легкостью называет математическим социализмом, не использовался для генерации закономерностей и до сих пор почти не нашел своего воплощения в художественных процессах? Поиск ответа приводит автора, среди прочего, в индийский регион Бадохи (Badohi), известный своими традициями ковроткачества.
Преходящие истории изменчивых идентичностей
И в настоящее время вирус по большей части остается terra incognita для человека. Противоречивый механизм «сотрудничества» вируса и человека сформировал ряд визуальных репрессивных образов. Амбивалентность вируса порождает такие формулировки: «невидимый враг», «смертельный враг», «мы находимся в состоянии войны» (распространенная формулировка во время эпидемии). В этой связи вирус из звена «коллективного тела» становится внешней угрозой, вторгающейся и атакующей организм человека. Подобные «военные характеристики» Сюзан Сонтаг анализировала в одном из своих эссе, описав эти культурные символы, обозначающие «невидимого и опасного агента», как паранойю с характерным для нее недоверием к плюралистическому миру. Отталкиваясь от обозначения «культурные символы», автор рассмотрит в этом докладе процесс формирования культурных мифов и характеристик, связанных с вирусами и эпидемиями, сквозь призму визуального искусства и различные художественные «кейсы».
Обилие «темных» страхов в современной экологии и философии связано с тем, что разделение человека и природы сохраняется, но, в то же время, эти две (псевдо)целостности постоянно проблематизируются угрозами взаимного уничтожения. «Ужасное» — это когда в человеческую трансцедентальность вторгается Внешнее ей, либо, наоборот, когда природа элиминируется бестелесной техносингулярностью. Ясно, что границу человека и природы нужно переосмыслять, но как? Ник Ланд предлагает прожить все страхи, а те, кто сохранит рассудок, получат в награду культуру практического натурализма, когда человек сливается со своей технологией, стремясь за бионический горизонт. В.И. Вернадский объединяет человека и природу в телеологическом процессе разумного развития Вселенной, а Бруно Латур предлагает избавиться от «природы» и «человека», заменив их на акторов единой Республики, занятой построением политического общего мира. Однако, кажется, все эти проекты добавляют нам новых страхов.
Психоанализ антропоцена: Бруно Латур, Ник Ланд и Владимир Иванович Вернадский
участники:
Александр Писарев, Николай Смирнов, Яна Цырлина, Дмитрий Вяткин (философ, издатель (издательство Hyle press)
На темной стороне. Постчеловеческий мир искусства, науки и философии
Заключительное обсуждение конференции
Александр Писарев, младший научный сотрудник Института философии РАН, переводчик, преподаватель, редактор журнала «Логос»
Говорят, недавно наступила новая, странная и даже «темная» эпоха. Природы романтиков не осталось. Практически все, что есть вокруг нас и в нас, так или иначе опосредовано технонаукой: открыто, концептуализировано, исчислено, создано, улучшено или уничтожено ею, содержит в себе ее продукты и отходы, идеи и паранойи. Природа переплетена с ней в зеркальной игре перформативности. Технонаука всюду, хотя все время хочет сделать вид, что нигде. Она настолько сложна и многообразна, что чтобы ее схватить, нам самим придется сделать god's trick. Что может быть более странным и пугающим, чем эта сила, которая подвела нас под монастырь, а сама избежала подведения под какое бы то ни было понятие и осталась непонятой? Каким могло бы быть совершеннолетие разума в таком мире и где он мог бы взрослеть?
В докладе будут обсуждаться возможности построения образа так понятого мира и природы. Материалом для этого послужит современная репрезентация науки и техники в музеях и центрах науки и техники, ее генеалогия и идеология, особенности и недостатки. Альтернативой этим институциям мог бы служить музей технонауки. В отличие от них он будет посвящен не тому, что ученые знают о мире, а тому, как они к этому знанию приходят, как оно применяется и какие у этих процессов материальные и интеллектуальные условия. Не только концептуально-методологическому, но и социальному и материальному устройству технонауки. Такой воображаемый музей-форум, основанный на результатах исследований науки и техники и более близкий к кунсткамерам, чем к модернистским музеям, будет исповедовать принципы денатурализации, ирредукционизма, обобщенной симметрии, остранения и непрерывно пересобирать свой предмет, позицию и аудиторию.
В темноте кунсткамеры:
STS и музей странной технонауки
Полина Ханова, сотрудник философского факультета МГУ. Автор курса по «темной экологии» (Центр новой философии, совместно с МВШСЭН).
Проект темной экологии Тимоти Мортона требует радикального преобразования экологического мышления — не только в отношении природы, но и в отношении человека. Эксплуатационное отношение и охранительное оказываются двумя сторонами одной проблематичной монеты — разделения на «человеческое» и «природное», лежащего в основе всей культуры и представления человечества о самом себе. А значит, пересмотр мышления о природе требует и переосмысления человека, и первым шагом такого переосмысления оказывается осознание нелокальности агента под названием «человек» и себя как составной части гиперобъекта. И неожиданным помощником на этом пути может оказаться, как ни странно, главный враг спекулятивных реалистов — Иммануил Кант.
Быть гиперобъектом: темная экология и трансцендентальный субъект
Николай Смирнов, художник, куратор, географ и исследователь
Максим Бобровский, биолог, ведущий научный сотрудник ФИЦ «Пущинский центр биологических исследований РАН»
Место рождения экологии — темный лес. Теневые бореальные и умеренные леса Европы — колыбель и арена учения Клементса о сукцессиях и климаксе, биогеоценологии Сукачева. Как падение дерева создает световое окно в древесном пологе, нарушает его монотонность, так внимание к факту падения деревьев привело к прорыву в экологических концепциях. Бывшие виды-нарушители предстали важнейшими преобразователями среды, а нарушения - основой поддержания разнообразия. Провозглашение эпохи антропоцена оказывается не гимном покорителям природы, а поиском стратегии новых атлантов, вольно или невольно заменивших краеугольные виды в поддержании экосистем и биосферы в целом.
Трансформация экологии: взаимодействия как среда